В оккупированных южных областях религиозную жизнь на первых порах возглавили два уцелевших к 1941 г. и живших на покое архиерея — архиепископ Ростовский Николай (Амасийский) и епископ Таганрогский Иосиф (Чернов). Архиепископ Иосиф вновь возглавил епархию и даже въехал в свой прежний архиерейский дом. Владыка Иосиф вновь стал открыто служить в Таганроге. Но с немцами у него сразу возникли трудности. Они не могли простить ему его верности Московской Патриархии и поминовения им на богослужениях имени Патриаршего Местоблюстителя Сергия (Страгородского). Он безбоязненно поминал его даже тогда, когда тот стал Патриархом и осудил всех епископов-коллаборационистов. В дальнейшем на допросах и беседах, проводимых в Ростове, Таганроге и Умани, немецкое командование неоднократно предлагало владыке Иосифу сотрудничество в целях фашистской пропаганды, грозя арестом и расстрелом. Епископ Иосиф отвечал отказом.
«В гестаповской тюрьме я находился с 6 ноября 1943 г. по 12 января 1944 г. Меня допрашивал следователь Винницкой СД на русском языке, в начале по вопросам автобиографии, а затем о моей якобы проводимой работе через Патриарха Сергия в пользу СССР. Также меня подозревали в принадлежности к английской разведке.
Я давал отрицательные ответы. Меня допрашивали три раза, пугали, что применят ко мне меры физического воздействия. Примерно через семь дней, до ухода немцев из Умани, мне Иван Скляров через старшего надзирателя тюрьмы Кучера Ивана передал письмо, в котором сообщал, что он делает все возможное для моего освобождения из тюрьмы… Через два дня после этого в мою камеру арестованные тюрьмы стали носить койки из других камер. Заставили камеру койками, оставив только проход…».
«И вот под Рождество до трех часов ночи вызывали заключенных на расстрел. Возили все время в Красный яр… Приезжали три раза. Раскрывали большую книгу и по ней выкрикивали: «Иии-ва-нов!» — «Есть». — «С вещами». В три часа все смолкло. Приходит ко мне фольксдойч (помощник начальника гестапо, русский немец из г. Энгельса, помогавший владыке) и говорит: «Вы уже расстреляны». Говорит по-немецки: «Вы в большой книге уже помечены как расстрелянный»… На второй день Рождества он ко мне раненько приходит и приносит Святые Дары от протоиерея Симеона Таборанского. Вторая ночь — та же самая выкличка. Но Чернова не было, и я поверил фольксдойчу. Он пришел поздно вечером, поцеловал меня и сказал: «На рассвете мы уходим. К Вам придут и Вас возьмут отсюда». Рано утром ушли немецкие войска и с ними позавчерашняя комиссия, решавшая, кого расстрелять. Таких было 500 или 600 человек».
Из воспоминаний митр. Иосифа (Чернова)
Из воспоминаний Раисы Таборанской, дочери протоиерея Симеона Таборанского: «Это было накануне Рождества Христова. Владыка про сидел 66 дней в гестаповской тюрьме. Окна в камере были без рам и без стекол. На улице стояли морозы. Владыка был в легкой одежде. Мама сшила из ветоши на вате теплые брюки, и через дежурных немцев мы передали владыке. Передали также одеяло, чтобы закрыть от ветра выбитое окно. Владыка был очень благодарен. Нам с сестрой удавалось через дежурных немцев передавать передачи. Окно тюрьмы было со стороны улицы, и после получения передачи владыка выглядывал в окно и благословлял нас.
Передачи носили владыке его иподиаконы. Святые Дары по просьбе владыки передал отец в маленькой баночке — сахарной торбочке. В Рождественскую ночь заключенных три раза выводили на расстрел. Владыка ждал, когда и его вызовут. Он причастился Святых Даров, которые передавал ему отец. Владыка просил папу передать молитвы на исход души.. Папа передал, но не те молитвы, а после владыка сказал: «Хорошо, что вы эти молитвы прислали, я всем расстрелянным их прочел». В день Рождества Христова мы пришли к тюрьме. В окне камеры показался владыка, благословил нас, и мы ушли. Вскоре наши войска стали приближаться к Умани, и немцы готовились к отступлению. Мы с сестрой Валентиной и двумя иподиаконами каждый день дежурили на краю города возле тюрьмы и следили, как немцы эвакуировали оставшихся в живых заключенных. Но владыки среди них не было, и мы не знали, где он.
А Владыка оставался закрытым в последней камере наверху тюрьмы. Он умирал от голода и холода, но сильнее всего страдал от жажды. В коридоре капала вода, но дверь была закрыта, и никто не заходил к нему. Он молился Богу: «Питоньки, питоньки пошли, Боже!». И Господь однажды чудесно посетил его. Невидимая рука открыла камеру, владыка вышел, попил воды, и дверь снова закрылась невидимой силой.
В тот день, когда немцы уходили из города, я с передачей пошла к тюрьме, но из окна никто не показывался. Я пошла на кладбище, где жили иподиаконы, и говорю им: «Владыки, очевидно, нет». Они мне ответили: «Мы подкупили дежурного немца, он открыл камеру и владыку выпустил». Владыка, когда его выпустили, сразу пошел на кладбище, а с кладбища пошел к нам домой. Это было 30 декабря (ст. ст.), в день Ангела нашей мамы (мученицы Анисий). Зашел и говорит: «Питоньки». Мама его напоила. Я прибежала с кладбища, увидела живого владыку, и радости нашей не было конца. Потом владыка попросил лист бумаги и написал о награждении моего отца митрой за его заслуги (митру сшили из сатина и украсили ее иконами и простыми брошками). И владыка дал папе напрестольный крест с накладным распятием, а с обратной стороны его открывается стеночка, где хранятся мощи. В крест вложены часть древа Господня и святые мощи: мучеников Меркурия, Мардария и Ореста, священномученика архидиакона Евпла, апостола и евангелиста Матфея, великомученика Пантелеимона, преподобной Пелагеи и преподобного Сергия Радонежского. Эту святыню владыка велел хранить и святых угодников прославлять».
«За Веру и Отечество»
Православный календарь, 2007 год
