Из российской истории мы знаем, что Русская Православная Церковь всегда разделяла с народом все тяготы национальных испытаний и потрясений. Церковь вдохновляла своим молитвенным подвигом, собирала пожертвования на помощь раненым, священники благословляли воинов перед боем, исповедовали, отпевали погибших. Более того, мы также можем вспомнить, как сражались на Куликовом поле рядом с Дмитрием Донским монахи Ослябя и Пересвет, как в годы Крымской войны (1853-1856) в Белом море монахи Соловецкого монастыря защищали свою обитель, отражая удары английских захватчиков.

Изначально пастыри и их дети были освобождены от исполнения воинской повинности, но необходимость в церковном окормлении воинов, особенно в период военных событий, вынудила государственную и церковную власть направлять в армию и на флот священнослужителей. Упоминание о полковых священниках встречается уже в первом военном уставе, изданном в царствование Алексея Михайловича в 1647 г. [1] Но лишь со времени организации в России регулярной армии появляются и постоянно служащие при полках священники. Именно это время можно считать началом зарождения особого института военного духовенства, ставшего самостоятельной крупной структурой, со своим управлением и своими задачами.

При Петре I впервые были назначены для каждой части войск особые полковые священники, а на флоте – корабельные иеромонахи. Уже в 1716 г. впервые в воинских уставах русской армии появились отдельные главы «О священнослужителях», которые определяли их правовое положение в армии, основные формы их деятельности, описывали обязанности духовенства в случае военных действий [2]. Морской устав 1720 г. четко определил права и обязанности корабельного священника: кроме отправления всех религиозных мероприятий, он был обязан посещать раненых и больных и облегчать их душевное состояние.

Со временем были выработаны правила организации деятельности военного духовенства. В соответствии с указом 1733 г. полковые священники оставались приписанными к той епархии, из которой они были взяты в армию, но одновременно подчинялись архиерею епархии, на территории которой в данный момент находился полк. Только на период военных действий или морских кампаний военное духовенство выделялось из состава епархий и представляло самостоятельную структуру.

Постепенно формы руководства усложнялись, при этом почти каждый российский император внес свой вклад в развитие института военного духовенства. Павел I учредил должность «обер-священника армии и флота», который сосредоточил в своих руках административную и судебную власть над военными клириками. С 1801 г. были введены регулярное жалованье и пенсии для священников, выслуживших 20 лет. В случае гибели священника в военное время пенсию выплачивали семье. Николай I в 1829 г. приравнял военных священнослужителей в чинах и званиях к офицерам. Например, полковой батюшка, в чинах соответствовал капитану, а в звании – командиру роты, назначалось им и соответствующее жалование.

С годами военно-духовное хозяйство разрасталось. В местах постоянной дислокации отстраивались полковые храмы. В Архангельской епархии из церквей, имевших отношение к военному ведомству, можно упомянуть Новодвинскую крепостную во имя св. апостолов Петра и Павла, стрелецкие Рождественскую и Кузнечевскую Троицкую вместе с кладбищенской [3] и, конечно, Соломбальский Преображенский морской собор. Даже после передачи его в епархиальное управление в 1862 г. военно-морское ведомство помогало содержать храм, выделяя на это денежные средства. В то же время священник собора отец Иоанн Иванов долгое время в навигацию привлекался к плаванию на военной шхуне «Бакан» [4].

Со временем повысились требования к армейскому духовенству – в конце XIX в. от претендентов на места полковых священников требовали академическое образование или семинарское по первому разряду. Чтобы понять, какая нагрузка возлагалась на батюшку, следует учитывать, что в пехотном полку мирного времени служило не менее 2 тысяч солдат и офицеров. Во время войны потребность в священнике, а, следовательно, и нагрузка на него в воинских частях увеличивалась многократно.

Сражаться на передовой с оружием в руках в обязанности священника не входило, но незнание воинского искусства не мешало им исполнять долг на поле брани под огнем противника. Во время боевых действий все опасности военной службы испытывали вместе с бойцами и священнослужители. Смерть от пули или разрыва снаряда могла настигнуть их, как и других участников сражений, в любую минуту. В 1812 г. полковые священники были впервые награждены орденом Святого Георгия. Всего в войне 1812 г. приняло участие 250 священно-церковнослужителей, из которых 15 погибли или умерли от ран.

Как пример мужества и доблести военного духовенства можно назвать действия священника Архангельской епархии Василия Назарьина. В сентябре 1842 г., находясь в Балтийском море на терпящем бедствие корабле «Ингерманланд», отец Василий, по словам очевидцев, «не сбежал и не спасал сам себя», а большую часть бывших на этом корабле людей исповедал и Святых таин приобщил и ободрял всех к исполнению своего верноподданнического долга вплоть до самого конца, когда был снесен волной при погружении корабля в воду [5].

В Архангельской епархии служило немало бывших полковых и корабельных священников. Историкам хорошо известно имя архангельского архиепископа Варсонофия, который, еще иеромонахом, во время войны со Швецией участвовал в двух кампаниях: сначала — на корабле «Арендаль», потом — на «Ингерманланд». По окончании последней кампании, 3-го сентября 1720 г., был произведен в архимандриты Соловецкого монастыря.

Иеромонах Николо-Корельского монастыря Вадим по своему добровольному желанию пошел служить на флот, был определен корабельным священником на броненосец «Адмирал Ушаков», на котором находился до 1903 г. [6] Вскоре после возвращения в епархию был возведен в сан игумена и определен настоятелем Пертоминского монастыря. Настоятель Кожеозерского монастыря архимандрит Олег с июня 1910 г. служил на транспорте «Рига», откуда 24 ноября этого же года переведен на крейсер «Баян». Имел благодарность за ревностное исполнение пастырских обязанностей.

Как уже отмечалось, дети священноцерковнослужителей, выбравшие путь пастырства, освобождались от военной службы. Но, в случае слабой успеваемости и плохого поведения, они увольнялись из духовно-учебных заведений и забирались «в солдаты», что считалось одним из серьезных наказаний и, в какой-то мере, стимулировало отношение семинаристов к учебе. Но в дни военной опасности для России, когда враг угрожал их Родине, ситуация менялась. Воспитанники духовно-учебных заведений, не посвященные в духовное звание, считали своим долгом принять участие в защите Отечества. В годы Крымской войны, в трудное для Архангельска время, когда все население города готовилось к отражению неприятеля, семинаристы не остались в стороне, многие из них подали заявления о желании участвовать в боевых операциях. По видимому, среди них были и малолетние, т.к. последовало разъяснение из Св.Синода, в котором говорилось, что руководители духовно-учебных заведений могут увольнять воспитанников на военную службу, но необходимо чтобы увольняемый был не моложе 16 лет, положенных для вольноопределяющихся, во-вторых, чтобы он получил на это согласие своих родителей или родственников, и в-третьих, чтобы о каждом уволившемся ученике было доложено высшему начальству для сведения. [7]

Во второй половине XIX – начале XX века в кругах российской интеллигенции начинает муссироваться вопрос личного участия в военных действиях, зарождается течение «непротивления злу насилием», связанное с именем Л.Н. Толстого. Философы Вл. Соловьев и Н. Бердяев вновь обращаются к теме войны, как массовому убийству. Именно поэтому в этот период руководство страны обращает особое внимание на необходимость религиозно-нравственного и патриотического подхода к воспитанию военнослужащих. Если программа воспитания офицерского состава армии и флота осуществлялась в военных учебных заведениях, то постоянно менявшийся, в соответствии с законом о всеобщей воинской повинности, состав нижних чинов нуждался в воспитательной работе по месту прохождения службы. Задачу патриотического воспитания рядового состава, в этот период, могла взять на себя только Церковь. Таким образом, помимо существовавших прежде сугубо богослужебных и пастырских обязанностей, военное духовенство получило новые обязанности по воспитанию военнослужащих в духе патриотизма, нравственности и верности долгу. К 1914 году была разработана достаточно четкая и мобильная структура управления военным духовенством, как в мирное, так и в военное время.

В Архангельской епархии телеграмму с Манифестом Николая II о начале войны получили 21 июля в 7 часов утра на следующий день после его оглашения. Епископ Нафанаил тут же приказал размножить текст и передать во все приходы и церкви епархии, чтобы зачитать его в ближайший воскресный или праздничный день после литургии, а затем совершить молебствия о ниспослании победы над врагами [8].

В это время во главе губернии стоял Сергей Дмитриевич Бибиков, человек деятельный и энергичный. Уже 22 июля 1914 г. Нафанаил получает от него сообщение, в котором говорится, что в виду открывшихся военных действий, он учредил Комитет для сбора пожертвований на нужды больных и раненых воинов, поэтому просит его преосвященство принять участие в делах Комитета. Нафанаил с готовностью согласился и предложил включить в члены Комитета дополнительно протоиерея Соломбальского собора Михаила Павловского и священника Боровско-Успенской церкви г. Архангельска Николая Лебедева.

25 июля 1914 г. вышел указ Архангельской духовной консистории, в котором говорилось, что «духовенство Архангельской епархии всегда сочувственно относилось к народным нуждам, особенно в годины тяжелых испытаний,… поэтому не откажется и ныне придти на помощь, оказав свое содействие в деле призрения нуждающихся семейств призванных нижних чинов». Епархиальное руководство предписало духовенству в проповедях с церковной кафедры и в частных беседах разъяснять прихожанам о нравственной их обязанности оказывать всем обществом помощь в хозяйстве семейств тех своих односельчан, которые находятся на войне, и для этого незамедлительно образовать в каждом приходе попечительные советы. На советы возлагалось: а) составлять и вести списки семейств, кормильцы которых ушли на войну, и б) принимать меры к поиску средств для обеспечения этих семей [9].

Чтобы не быть голословными, 28 июля 1914 г. причты церквей г. Архангельска на общем собрании постановили: 1). отчислять от своих доходов и жалованья по приходу на предмет оказания помощи больным и раненым воинам по 1%; 2). образовать попечительные советы в каждом приходе. Такие же решения последовали во всех уездах епархии. 4 августа 1914 г. служители и чиновники консистории также приняли решение об отчислении из получаемого ими содержания – как казенного, так и из местных средств, — по 1% в пользу Красного Креста [10].

Духовенство принимало активное участие в организации благотворительных мероприятий, где проходил сбор пожертвований. В феврале 1915 г. в Шенкурске был организован концерт духовной музыки. Такие же благотворительные концерты прошли в Архангельске. По инициативе преосвященного Нафанаила в январе 1916 г. мужские монастыри Архангельской епархии сделали крупные пожертвования из своих капиталов на военные нужды: Пертоминский – свидетельствами 4% государственной ренты 5 000 руб.; Антониево-Сийский – теми же бумагами — 2000 руб.; Красногорский — наличными 1500 руб.; Веркольский – свидетельствами ренты 4400 руб. и бумагами поземельного банка 2000 руб.; Крестный – 3 000 руб.; Кожеозерский – 6900 руб. Из означенных денег 2000 руб. пожертвованы в непосредственное распоряжение великой княгини Елизаветы Федоровны. Поднесенные преосвященным Нафанаилом лично бывшему императору 25 октября 1916 г. пожертвованные духовенством и монашествующими Архангельской епархии 17 000 руб. процентными бумагами и 17 000 руб. наличными деньгами получены в канцелярии бывшей императрицы Александры Федоровны 1 ноября 1916 г. для зачисления на нужды войны.

Маховик военных событий раскручивался все быстрее, и руководству епархии надо было принимать необходимые меры к решению возникавших вопросов ежедневно. 24 июля 1914 г. в Кийский и Николо-Корельский монастыри прибыли военные команды Особого пограничного Беломорского отдела для организации наблюдательных пунктов и надо было срочно их разместить и обеспечить необходимым имуществом [11]. Помимо этого на подворье Соловецкого монастыря в г. Архангельске были помещены в качестве военнопленных команды германских коммерческих судов, задержанных в Архангельском порту, в количестве 27 человек. Предполагалось поместить там до 300 человек ратников ополчения. В связи с появлением угрозы германского вторжения со стороны моря Соловецкий и Кийский монастыри эвакуировали свои церковные ценности в Кожеозерский. В Михайло-Архангельском монастыре готовился к открытию епархиальный лазарет.

Патриотический подъем среди населения был очень высок. Добровольцы, в том числе и среди священно-церковнослужителей отправлялись на фронт. Люди писали императору письма поддержки и одобрения его политики. Так, 1 августа 1914 г. Нафанаилу пришло письмо от обер-прокурора Св. Синода Владимира Саблера, который от имени императора благодарил прихожан церкви Лавельского прихода Пинежского уезда за выраженные в телеграмме из Суры от 23 июля 1914 г. верноподданнические чувства по случаю войны с Германией [12].

18 сентября 1914 г. иеродиакон Красногорского монастыря Серафим, «желая послужить по мере сил своих больным и раненым воинам, по уходу за ними» обратился в Духовную консисторию с просьбой назначить его братом милосердия в один из лазаретов действующей армии, на что получил согласие13. Еще раньше 5 сентября псаломщик Кяндского прихода Онежского уезда Алексей Денежников просил освободить его от должности, в связи с поступлением на военную службу, ввиду искреннего его желания стать охотником «на театре военных действий … и т.о. свою любовь к родине – запечатлеть своею кровью». [14] Его примеру последовало немало церковнослужителей [15].

Из священнослужителей, принявших непосредственное участие в сражениях Первой мировой войны, можно назвать имя Александра Яковлевича Иванова [16]. В 1913 г. он был назначен священником 3-й бригады Государственного ополчения, которая с конца августа 1914 г. и до конца 1917 г. участвовала в боевых действиях на Юго-Западном фронте. За свой ратный и пастырский труд был отмечен церковными и воинскими наградами: св. Анны 3-й и 2-й степеней с мечами, орденом св. Владимира с мечами и бантом [17].

В этот период в людях просыпались такие способности и таланты, о которых они не подозревали. Так, 25 февраля 1915 г. в адрес епископа Нафанаила поступает прошение от священника Нюхченского прихода Пинежского уезда Иоанна Батурина, который пишет: «Боля душой за напрасно приносимые войне жертвы мирных и других судов, чрез взрывы на плавучих минах, я проникся идеей: «невозможно ли избежать хотя некоторых из этих жертв». Мысль эта не покидала все время меня и, наконец, вылилась в форму прилагаемого в чертежах аппарата. Конечно, аппарат мой, ввиду незнакомства моего с заграждениями имеет много недостатков, но как и ко всему полезному человечество приходит не вдруг, он может дать идею, а по усовершенствовании знающих людей – принести громадную пользу. … осмеливаюсь просить Вас Владыка, не найдете ли возможным передать мои чертежи куда следует. Льщу себя надеждой, что вы не оскорбитесь за мое беспокойство и не поставите мне в вину, если аппарат предполагаемый мною – несбыточная мечта, ибо он внушен мне любовью к Родине и всему человечеству» [18].

В годы войны ежедневное пастырское служение было отягощено дополнительными обязанностями. Для составления списков мобилизованных необходимы были метрические данные, поэтому 2 сентября 1914 г. губернатор распорядился, чтобы приходские священники безотлагательно приступили к составлению метрических выписей на лиц, подлежащих исполнению воинской повинности, которое продолжалось, в связи с непрекращающимися мобилизациями, до конца военных событий.

В ноябре 1914 г. с театра военных действий начинают поступать извещения о «доблестной кончине на поле брани за Веру, Царя и Отечество воинов–архангелогородцев». Нафанаил предложил духовенству г. Архангельска совершать службы с молебнами о даровании победы и с поминовением об упокоении поименно почивших воинов. С каждым днем эти списки становились все длиннее и длиннее [19].

Указом Архангельской духовной консистории причтам было объявлено о занесении на доски и поминовении в церквах павших на поле брани односельчан. Доски предписывалось делать мраморные или бронзовые, но так как в большинстве приходов не было средств, то причты ограничивались деревянными или картонными. Поэтому вопросу было много различных мнений, в т.ч. и благочинного 1 округа Холмогорского уезда Всеволода Перовского, который сообщил в духовную консисторию, что «поминовение павших… совершается неопустительно…Что же касается приобретения досок и занесения на них павших на войне, то таковое…будет исполнено по окончании войны, когда выяснятся все обстоятельства смерти павших на войне» [20]. Может поэтому, поминальные доски не сохранились до нашего времени.

Необходимое внимание епархиальное руководство уделяло духовному попечению находящимся в российском плену православным и униатам [21]. Выяснилось, что на постройке Мурманской железной дороги работали австрийские военнопленные, среди которых находились в Кандалакше: хорват – 30, русин – 102, чехов – 200, словаков – 300, румын – 200, сербов – 20; в Сороке: хорват – 85, русин – 285, чехов – 420, словаков – 262, румын – 300, сербов – 31 [22]. Начальством было предписано причтам приходов, через которые проводилась Мурманская железная дорога, оказывать военнопленным православного и греко-униатского исповеданий удовлетворение их религиозных потребностей. В то же время, в связи с появившимися письмами от плененных российских солдат, об их якобы замечательной жизни в плену, на священников возложили разъяснительную и пропагандистскую работу среди населения. Цель её была разоблачать эти фальшивые сведения, чтобы на фронте солдаты не сдавались в плен, а сражались до самого конца.

Патриотические настроения, царившие в это время в российском обществе, не обошли стороной и духовно-учебные заведения. Будущие духовные отцы досрочно покидали свои учебные заведения и уходили на фронт добровольцами. По архивным данным, количество семинаристов, поступивших в ряды действующей армии и военные училища по окончании курса в 1915 г., составило 165 человек. В том числе, из Владимирской духовной семинарии ушли на фронт 3 воспитанника, Вологодской — 11, Московской — 14, Орловской — 2, Ярославской — 19 [23]. Окончив военные курсы и получив звание прапорщика, семинаристы уходили на передовую линию, другие – после соответствующей медицинской подготовки, трудились в госпиталях. В фондах Российского исторического архива (РГИА) сохранилось донесение из Архангельской духовной семинарии об учащихся, ушедших в действующую армию в 1916-1917 гг. Как следует из документа, из воспитанников семинарии, поступили в армию 52 человека, в т.ч. окончивших курс семинарии — 23, и вышедших до окончания полного курса – 29. Погибли: 1) прапорщик Петр Васильевич Озеров, сын умершего дьякона Средь-Мехреньского прихода Холмогорского уезда, выбыл из 3-го класса семинарии по прошению в июне 1914 г. Военное образование получил в Виленском училище. Убит 17 августа 1915 г. под Брест-Литовском. 2) прапорщик Александр Александрович Стручков, сын умершего священника Вожгорского прихода Мезенского уезда, в ноябре 1914 г. вышел из 3-го класса семинарии по прошению и поступил в Одесское военное училище. Убит в бою 9 сентября 1915 г. у дер. Мокрая Дуброва. 3) прапорщик Афанасий Павлович Михайлов, сын умершего священника Койнасского прихода Мезенского уезда, из 3-го класса выбыл в феврале 1915 г. и поступил добровольцем в учебную команду города Карачева Орловской губернии, откуда был отправлен в Чугуевское военное училище. Пал в бою 24 мая 1916 г. на юго-западном фронте. 4) Зауряд-врач Василий Яковлевич Воронцов, сын крестьянина Шенкурского уезда, по окончании в июне 1909 г. 5-го класса Архангельской духовной семинарии поступил в том же году в Варшавский университет на медицинский факультет. Будучи студентом 4-го курса университета, подал заявление о причислении его к лазарету. Зачисленный в армию в качестве зауряд-врача, он работал в Галиции, в лазарете вел. кн. Ксении Александровны. Скончался 14 августа 1915 г., заразившись при уходе за ранеными [24]. Воспитанник Архангельской духовной семинарии Макарьин Аполлос Федорович, поручик, погиб в бою 24 июля 1917 г. в Румынии вместе с сотней других солдат, пробиваясь со штыками в руках из кольца окруживших роту врагов. Соседний полк изменил долгу и отошел, нарушив связь. Немцы зашли с фланга и окружили наших солдат. 130 человек пробивали дорогу штыками, но прорвались только 30 и в их числе Макарьин. В тот момент, когда они остановились, чтобы перевести дух и подсчитать уцелевших, А.Ф. Макарьин был убит вражеской пулей. Пытавшиеся вынести его тело денщик и фельдфебель также были убиты.[25]

Некоторые из безвременно ушедших воспитанников были гордостью Архангельской духовной семинарии. Николай Евлогиевич Шангин, сын онежского соборного протоиерея, был одним из выдающихся и перспективных выпускников семинарии. Его сочинения свидетельствовали о самостоятельности мысли, а оригинальность стиля обещала незаурядный писательский талант. Как первый студент, он был на казенный счет отправлен в Казанскую духовную академию. По отзыву одного из профессоров «академия никогда не встречала и не встретит такого выдающегося студента». После окончания учебы Николай Шангин был оставлен при академии на год для подготовки к званию профессора. В августе 1915 г. мог устроиться преподавателем в семинарию, но решил поступить на военную службу. «Надо исполнить долг перед Родиной»- писал он отцу, на что получил ответ — «иди прямым путем». В сентябре 1915 г. поступил в Казанское военное училище, после чего в марте 1916 г. отправился на передовые позиции под Двинск, а 28 апреля 1916 г., идя впереди своей полуроты в атаку, наповал был убит осколком разорвавшегося снаряда.[26]

Среди убитых в годы Первой мировой войны и полковой священник архангельского Александро-Невского полка Александр Успенский. За годы Первой мировой войны участие в ней приняло, только по официальной статистике, свыше 5 тысяч военных священнослужителей. Половина из них получила государственные награды, 13 – стали георгиевскими кавалерами, более 200 пастырей были награждены наперсным крестом на георгиевской ленте. Около 40 — погибло или пропало без вести, более сотни — попало в плен. В подавляющем большинстве случаев в представлениях на награду описывалось следующее: в критический момент боя священник (ФИО) встал перед ротами, поднял крест и повел солдат в атаку.

Первая мировая война поглотила огромное количество человеческих жизней. Пастыри, как и все граждане России, считали своим долгом защищать Отечество и отдавали свои силы, труд и жизни за свою страну, семью и своих товарищей.

Т.А. САНАКИНА, к.и.н., начальник отдела публикации и использования документов ГААО

Литература:

1 Байдуков А. Церковь и война//Журнал московской патриархии, 1999г., N8.
2 Там же.
3 ГААО. Ф.29. Оп. 3. Т.1.Д.442. О передаче двух Кузнечевских кладбищенских церквей, находившихся в ведомстве местной военной команды в епархиальное ведомство и передаче кладбищенской церкви по московской дороге в городское ведомство. 1800-1802гг.
4 ГААО. Ф.29. Оп. 2. Т. 5. Д. 288. 1880 г.
5 Православие на Архангельской земле: 17-20вв. Хрестоматия. Архангельск. 2005.Л.128)
6 ГААО. Ф. 29. Оп. 2. Т.6. Д. 260. О командировании иеромонаха Вадима на службу на судах военного флота. 1900-1903 гг.
7 ГААО.Ф.29.Оп.2.Т.4. Д.136.
8 ГААО. Ф. 29. Оп. 2. Т. 6. Д. 1071. Л.12.
9 ГААО. Ф. 29. Оп. 2. Т. 6. Д.1071.
10 ГААО. Ф. 29. Оп. 2. Т. 6. Д.1071. л.40-40об.
11 Там же. Л. 22., 45об.
12 ГААО. Ф. 29. Оп. 2. Т. 6. Д. 1071. Л. 41.
13 ГААО. Ф. 29. Оп. 2. Т. 6. Д. 1071. Л. 52.
14 ГААО. Ф. 29. Оп. 2. Т. 6. Д. 1002.
15 ГААО. Ф. 29. Оп. 1. Т.2.Д. 1237.
16 1873 г.р., окончил духовную семинарию по первому разряду, определен священником в Сурский приход на родину Иоанна Кронштадского. После окончания войны служил священником Успенской церкви в Архангельске.
17 Карьялайнен В. За веру до конца.//Важский край. 10 июоя 2009г. С. 5.
18 ГААО. Ф. 29. Оп. 1. Т.2.Д. 1237. Л. 97.
19 Там же. Л. 57, 62
20 ГААО. Ф. 29. Оп. 2. Т. 6. Д. 1071. Л. 116.
21 ГААО. Ф. 29. Оп. 2. Т. 6. Д. 1120.
22 Там же.
23 РГИА. Ф.802.Оп.16.Д.257.Л.23-24,36.
24 РГИА. Ф.802.Оп.16.Д.590.Л.3-4.
25 Санакина Т. Материалы к мартирологу архангелогородцев…
26 ГААО.Ф.29.Оп.2.Т.4. Д.136.